Книга Я – дочь врага народа - Таисья Пьянкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Степана Матвеевича она просит посторожить за дверью. Встаёт. Скидывает с кровати постель. Указывает Лизе на голую сетку. Сетка ромбиками. Лиза ложится на «ромбики» спиной. Лидия Кронидовна привязывает её и молча уходит. И запирает дверь на ключ.
Хотя форточка закрыта, но в изоляторе полно комаров и мух. Комары скоро напиваются и затихают. Мухи – страшнее. Они вечны в своей суете…
Дверь отворяется только утром. Лидия Кронидовна одна. И слава богу! Лишь она одна видит, что Лиза описилась.
Лидия Кронидовна распутывает верёвку, сдёргивает с Лизы мокрые трусы. Велит ими вытереть пол.
Чтобы не выставлять перед директором голую попу, девочка подползает под кровать со стороны спинки и выполняет приказ.
Лидия Кронидовна уходит и трусы уносит. Лиза кутается в простыню.
Директор возвращается с плотной одеждой – чтобы никому не были видны ромбики кровоподтёков. Одетой Лизе она велит:
– Ко мне в кабинет! Марш!
В кабинете и медсестра, и воспитатели, и кастелянша, и даже Софья Борисовна. Все ахают – сокрушаются. И Софья Борисовна тоже.
Лиза не может понять, кто же больше всего тут пострадал, и ей хочется всех, без разбору отравить. Она стоит у дверного косяка и не слышит, о чём её спрашивают. Всю ночь она не спала. Чтобы умалить боль, сочиняла. А теперь надумала повторить вымысел. Потому начинает шептать:
– Да она нас не слушает! – взвизгивает Зинаида Ивановна. Она почти кричит, обращаясь к девочке. – Дура! Хлебнёшь ты в жизни горя!
– Я знавала их семью, – говорит Лидия Кронидовна. – У них вся порода такая упрямая. Немудрено, что Лиза осталась сиротой…
Никому в кабинете нету дела до того, что шепчет девочка…
Только Софья Борисовна пытается щебетать:
– Опомнись, деточка! Тебя же в другой детдом собираются перевести!
Но Лизе и Софья Борисовна кажется лживой. Уж больно она старается, чтобы её услыхали. Но здесь, похоже, никто никого не намерен выслушивать. И Лиза, чтобы заглушить ненужный разговор, начинает петь:
Все замолкают. Софья Борисовна сморкается в клетчатый мужской платок. Кроме скрипки она, похоже, ещё и этот платок от войны уберегла…
Деревня маленькая. Новый детдом меленький. Весь он, с кухней и столовой, умещается в кирпичных полуметровой толщины стенах бывшего маслозаводика. Когда-то заводиком владел купец Афанасьев. Революция хозяина турнула… Окна, полы, потолки и прочее разволокла. Стены без хозяина от сырости позеленели и стали врастать в землю…
Сделался бы заводик могильником, да страна случилась в таком положении, от которого наплодилась тьма беспризорников.
Приспела необходимость тьму эту приручить. Следовало каждому сироте определить, на худой конец, по койке и месту за столом. Но прежде всего была потребна крыша над головою.
Так доходит очередь и до заводика.
Ранней весною сорок четвёртого силами колхозниц чахлое строение белится, моется, обогревается. А в мае месяце с каждым восходом солнца из его нутра уже несётся по деревне:
Вечерами же со стороны детдома колхоз слышит иную молитву:
В августе к этому славословию захотелось привередливой судьбе приобщить и голосок Быстриковой Лизы. Но оказалось, что девочка наперёд этих слов накрепко запомнила слова своей бабушки, которая перед смертью сказала ей:
– Если Сталин губит таких людей, какими были твой отец и мать, он сам и есть – враг народа!
У Лизы нет причины не верить бабушке, и величать вождя она не намерена. Для обитателей маленького детдома это крайне дико. Непонятно. Неприемлемо. Даже противно…
На третий день, за завтраком, соседка Лизы – Фролова Любка говорит через длинный стол воспитательнице Нине Ивановне:
– Не буду я сидеть рядом с новенькой. От неё говном воняет.
– Николаша, – обращается воспитательница к другому Лизиному соседу по столу. – По-моему, Люба преувеличивает.
Колька, по кличке Хлюзок, откидывается назад, тянет носом, а потом строит такую рожу, что все тридцать ребят покатываются от смеха.
У новенькой горят уши. Ей не до завтрака. Хлюзок мигом поглощает её порцию. Довольный, хлопает себя по животу. Его хамство одобряется угодливыми смешками ребят и равнодушием Нины Ивановны.
Ребята Кольку боятся. Он слишком наглый. А ещё у него имеется кнут!
Утренняя травля повторяется и за обедом. Нина Ивановна велит новенькой пересесть за дальний край стола. Только Лиза отлично понимает происходящее и остаётся на своём месте. А Колька продолжает издёвку. Он тянет из кармана дождевого червяка, бросает соседке в тарелку. Лиза бледнеет, но не уходит.
И за ужином она оказывается рядом с Колькой. На этот раз она демонстративно подвигает ему свою порцию.
Хлюзок не давится.
Следующим утром новенькая в столовой не появляется.
Хлюзок раздражён. Не смеет он завладеть завтраком, который пока что никому не принадлежит.
И воспитательнице не по себе.
На третий день голодовки Нина Ивановна говорит Лизе:
– Завтра твоё дежурство по кухне.
Сообщается это на вечерней линейке.
Перед отбоем, в умывальне, Колька притискивает Лизу к стене и приказывает:
– Завтра вынесешь кусок мяса! В обед. Поняла? А не то… Гад буду – удавлю!
Он делает вид, что ногтем большого пальца на руке вырывает свой зуб, а потом, ногтем же, проводит себя по шее. Это блатная клятва.
Лиза не торопясь говорит:
– Ладно. Вынесу. Жди!
В кухне Лиза нарезает порциями хлеб. Повариха Федосья Леонтьевна который раз предлагает ей – поешь!
Девочка вроде бы и не слышит её.
– Что ты за ребёнок за такой, – сокрушается добрая повариха. – Я ей не скажу, что покормила тебя.
Ей – это Нине Ивановне.
А в заднюю дверь кухни заглядывает Любка Фролова, она откровенно заискивает перед Колькою и служит ему. Потому манит Лизу:
